И самым большим из домов был общинный дом Наркомфина в Москве, который предшествовал гораздо более известному эквиваленту Ле Корбюзье, «Unité d’Habitation» в Марселе, на два десятилетия. Здание Наркомфина до сих пор стоит, и, как показывают великолепные недавние фотографии Ричарда Паре в выставочном шоу, физический распад не смог притупить в силу, благодаря оригинальности и этичности его архитектуры.

Русский революционный дизайн продолжает напоминать о себе современной архитектуре. Например, Заха Хадид всегда поклонялась алтарю супрематического искусства того времени. Радикально фрагментированные структуры, разработанные Ремом Колхаасом и Стивеном Холлем, уже были придуманы советскими революционными художниками. И в Лондоне перевернутая L-форма библиотеки Peckham была явно предвосхищена облачным железом Эль Лисицки, мучая Уиллосса на этот архитектурный удар всего лишь за 75 лет.

Уникальность русского искусства и архитектуры за 20 лет после Октябрьской революции 1917 года заключалась в том, что она была специально предназначена для создания идей и форм для реконструированной в физическом и социальном плане России. Это было единственное в истории авангардное дизайнерское движение, заложенное в правительственную политику. В Британии мы привыкли к противоположному – официальное одобрение в основном посредственной архитектурой, продаваемой как мировая или даже революционная.

В России отчаянные времена порождали дальновидные ответы. Владимир Ленин и его Совет Народных Комиссаров унаследовавший страну, раздираемую бурными экономическими и социальными потрясениями. Между тем в 1916-17 г. промышленное производство упало на треть; Была массовая безработица и беспорядки против землевладельцев; Покупательная способность рубля резко упала; И государственный долг России вырос до 50 млрд. Руб., Пятая из которых была обязана иностранным правительствам. Россия столкнулась с банкротством и еще большим хаосом.

Ленин ссылался на шокирующую политику, которая стремилась к радикальным коллективистским решениям жилищного строительства, городов и производства, которые перевоспитывали бы массы в процессе, называемом пролет-культом. Экспонаты в галереях Саклер являются одними из основных чертежей этого короткого, удивительно экспериментального поиска пост революционной утопии.

Выставка советской архитектуры в Королевской академии художеств продемонстрирует радикальную работу великого предвидения и экспериментальной власти. И, говорит Джей Меррик, его влияние все еще ощущается сегодня

Во дворе лондонской Королевской академии искусств стоит самая авангардная нить архитектурной генетики 20-го века. Переходящая красная спираль, пересеченная балочной балкой, выступающей через нее, как ракетная установка, является копией оригинальной модели Памятника Третьему Интернационалу, спроектированной Владимиром Татлином в 1920 году. Если бы она была построена в ее предполагаемом масштабе как штаб-квартира Коммунистической партии, это затмило бы Эйфелеву башню. В мире, наполненном «культовой» архитектурой, ничто не приходит даже близко к испусканию сырьевой потенции этой поистине революционной формы.

Вот почему новая выставка Королевской академии «Построение революции: советское искусство и архитектура 1915-35 годов» заслуживает того, чтобы ее отпечатали. Слово «революция» стало дискредитированным, и это шоу полностью возрождает его значение в искусстве и архитектуре. Основные фрагменты русского революционного творчества по-прежнему светятся, как радий, живя в своем оставшемся искусстве и зданиях, и прочно вплетены в представления некоторых из наиболее влиятельных архитекторов 20-го и 21-го века.

Сегодня искусство и дизайн редко вызваны смелыми и трудными идеями о человеческом и гражданском совершенствовании. Даже Рем Колхас, самый провокационный интеллектуал архитектуры, признает, что его профессия была сведена к вечному наверстыванию с корпоративными устремлениями и данными о тенденциях. Жиль Скотт Херон, крестный отец рэпа, однажды заявил, что «революция не будет транслироваться». Но это было благодаря нос-конусам крылатых ракет и высоким призмам глобальных маркетинговых стратегий, в которых у всех нас есть бесконечные шагающие части.

В галереях Sackler Королевской академии вы войдете в творческий мир, отброшенный назад к своим обнаженным нервным волокнам Третьим Интернационалом, собравшимся на создание советского блока в 1919 году. Экспонаты зажигают вялый «дизайнерский» менталитет, который ограбил больше всего Современное искусство и архитектура разнузданной гуманной инаковости. Это шоу – свободная от иронии зона, лаборатория, содержащая некоторые из самых суровых экспериментов, которые зажигали самое радикальное движение, которое когда-либо знало модернистское искусство и архитектура.

В 1920-е и 1930-е годы европейские дизайнеры-модернисты, в первую очередь под влиянием идей и работ, протекавших в школе искусства и дизайна Баухауза в Германии, в основном интересовались роскошными формами – океанскими лайнерами, автомобилями, самолетами и частными виллами. Их российские коллеги предпочитали изображения боевых кораблей и общинных жилых блоков.